Неточные совпадения
Нам принесли туда соломы, сена; работник на
траве подле реки наставил самовар и,
присев на корточки, начал усердно дуть
в трубу…
На третий или на четвертый день мы с братом и сестрой были
в саду, когда Крыжановский неожиданно перемахнул своими длинными ногами через забор со стороны пруда и,
присев в высокой
траве и бурьянах, поманил нас к себе. Вид у него был унылый и несчастный, лицо помятое, глаза совсем мутные, нос еще более покривился и даже как будто обвис.
Селезень
присядет возле нее и заснет
в самом деле, а утка, наблюдающая его из-под крыла недремлющим глазом, сейчас спрячется
в траву, осоку или камыш; отползет, смотря по местности, несколько десятков сажен, иногда гораздо более, поднимется невысоко и, облетев стороною, опустится на землю и подползет к своему уже готовому гнезду, свитому из сухой
травы в каком-нибудь крепком, но не мокром, болотистом месте, поросшем кустами; утка устелет дно гнезда собственными перышками и пухом, снесет первое яйцо, бережно его прикроет тою же
травою и перьями, отползет на некоторое расстояние
в другом направлении, поднимется и, сделав круг, залетит с противоположной стороны к тому месту, где скрылась; опять садится на землю и подкрадывается к ожидающему ее селезню.
Противники и секунданты обменялись, как водится, поклонами; один доктор даже бровью не повел — и
присел, зевая, на
траву: «Мне, мол, не до изъявлений рыцарской вежливости». Г-н фон Рихтер предложил г-ну «Тшибадола» выбрать место; г-н «Тшибадола» отвечал, тупо ворочая языком («стенка»
в нем опять обрушилась), что: «Действуйте, мол, вы, милостивый государь; я буду наблюдать…»
Гаврило. Отдохните, Прасковья Павлиновна; вот тут на полянке
присядьте, на бревнышках. На
траву не садитесь, роса. Отдохнувши-то, мы своих догоним, еще рано. Часу
в десятом будем
в городе.
Обессилел наконец Миша.
Присел он на задние лапы, фыркнул и придумал новую штуку — давай кататься по
траве, чтобы передавить все комариное царство. Катался, катался Миша, однако и из этого ничего не вышло, а только еще больше устал он. Тогда медведь спрятал морду
в мох. Вышло того хуже — комары вцепились
в медвежий хвост. Окончательно рассвирепел медведь.
Они пошли дальше вверх по реке и скоро скрылись из виду. Кучер-татарин сел
в коляску, склонил голову на плечо и заснул. Подождав минут десять, дьякон вышел из сушильни и, снявши черную шляпу, чтобы его не заметили,
приседая и оглядываясь, стал пробираться по берегу меж кустами и полосами кукурузы; с деревьев и с кустов сыпались на него крупные капли,
трава и кукуруза были мокры.
Володя пошел к шкапчику,
присел на колени и стал перебирать флаконы и коробки с лекарствами. Руки у него дрожали, а
в груди и
в животе было такое ощущение, как будто по всем его внутренностям бегали холодные волны. От запаха эфира, карболовой кислоты и разных
трав, за которые он без всякой надобности хватался дрожащими руками и которые рассыпались от этого, ему было душно и кружилась голова.
На краю вала, на самом высоком изгибе, с чудным видом на нижнее прибрежье Волги, Теркин
присел на
траве и долго любовался далью. Мысли его ушли
в глубокую старину этого когда-то дикого дремучего края… Отец и про древнюю старину не раз ему рассказывал. Бывало, когда Вася вернется на вакации и выложит свои книги, Иван Прокофьич возьмет учебник русской истории, поэкзаменует его маленько, а потом скажет...
Часу
в седьмом утра на одной из недавних просек, уже заросших
травой и мелким кустарником, на широком мшистом пне с оголенными корнями
присели два пешехода, бродившие по лесу с рассвета.
Разливала Марфа Захаровна. Саня сидела немножко поодаль. Первач отошел к перилам,
присел на них, обкусывал стебелек какой-то
травы и тревожно взглядывал на тот конец стола, где между Иваном Захарычем и его старшей сестрой помещался Теркин. Он уже почуял, что ему больше ходу не будет
в этом доме, что „лесной воротила“ на службу компании его не возьмет… Да и с барышней ничего путного не выйдет.
— Заснула опять, и снова он мне пригрезился. Снилось мне, что идем мы с ним цветистым лугом, утро будто бы летнее, раннее, на мураве-траве и на цветах еще роса не высохла, поляна далеко, далеко расстилается, и идем мы с ним уже давно, и я притомилась. «Сем-ка
присядем», — говорю я ему. Выбрали мы местечко, уселись, солнышко так хорошо пригревает, кругом все тепло да радостно, вдруг, вижу я змея большая-пребольшая вокруг него обвивается и
в горло ему жало впускает, я как вскрикнула и опять проснулась…